ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ/ Главы из книги

Обратил я внимание на живописную фигуру. Рослый парень держал в охапке штук   пять здоровенных плюшевых медведей. Он ходил между креслами и, увидев где-нибудь пассажиров с детьми, подходил туда, садился на корточки и что-то втолковывал ребенку. Потом вручал ему медведя. Кто-то из родителей пытался отказаться, кто-то благодарил, кто-то деньги совал – которые парень не брал. У меня сразу зачесалось в одном месте – так мне захотелось узнать, в честь чего этот парень вздумал детей медведями одаривать.

 

Когда новоявленный Дед Мороз избавился от последнего зверя, он двинулся к буфету. Я встал и пошел туда же.

Парень пил пиво у стоячего столика. Я тоже взял пару бутылок и подошел: «Не помешаю?» Парень мотнул головой: «Наоборот. Слушай, чего здесь народ такой тяжелый? Подойдешь – а у  него сразу рожа, как будто я у него сейчас денег буду просить. Сидят – каждый сам по себе, вроде как иностранцы». Я спросил: «А где это ты другой народ видел?» Он развел руками: «Ну, у нас в Мурманске (ударение он сделал на «а») народ попроще. Да и получше».

 

 А   я, преследуя свой интерес, сменил тему: «Ты что, оттуда медведей привез?»   Парень ухмыльнулся: «Почти что. Лечу в самолете, выпить охота, а стюардесса клянется-божится, что нет у нее ничего. Потом все-таки достал я ее. Приносит медведя, а на шее у него - на ленточке – бутылочка коньяка стограммовая висит. Вроде она сказала – сувениры для заграничных рейсов. Я ей говорю – я тебе плачу за все, только медведь – тебе, а  коньяк – мне. Она уперлась – ни в какую! Так и пришлось все брать. А они большие, неудобные. Хорошо еще – пару прямо в самолете отдал.

 

Парень помотал головой и отхлебнул пива из бутылки. Я тоже приложился к своему пиву и спросил: «Если не секрет – в Москву-то чего прилетел? И звать-то тебя как? Меня – Борис». Парень фыркнул: «Во! Тезки, значит. А ты по батюшке не Петрович случайно?» «Не, я – Федорович».   «Тут не совпало. Ну, фиг с ним. А прилетел я чего… Думка у меня есть – Москву посмотреть и Ленинград. Если все нормально сложится-срастется – в следующий раз в Прибалтику двину. Знаешь, тезка, что такое «тюлькин  флот»? Примерно? Вот я там и кувыркаюсь. Сам бы я мог и не заметить – один мудрый дед вразумил. Денег полно, а все они уходят в одно и то же место. И буквально, и фигурально. Будешь помирать – вспомнишь только баб и бутылки. Мне сейчас тридцатник, а уже все бабы спутались в голове, ни одной, кроме последней, отдельно вспомнить не могу. Вот и решил обстановку сменить. Кстати, об обстановке. Чего мы встали, как два пупыря на лысине? Пошли в кабак. Где он тут?» Я не согласился: «Петрович, я с некоторых пор предпочитаю домашнюю обстановку. Хочешь – поехали ко мне. Там попьем – поедим, отдохнешь, и дальше будешь думать, что и как». Тезка сначала засомневался: «К тебе – это хорошо, конечно. Только вот как там насчет мам и жен? Которые очень, как  я помню, не любят таких гостей, как я.» Я его успокоил: «Один я живу после развода».

« Во. И тут – совпадение. Тогда – ехать, так ехать, сказал попугай, когда кошка тащила его из клетки».

 Где то с неделю моя однокомнатная квартира «хрущевка» была вместилищем стихийного бедствия. Ну, как же – отдыхающий буровик встретился с отдыхающим рыбаком! Первое время мы «колотили понты»  друг перед другом со страшной силой - пытались доказать, в какой из наших профессий работяги круче.

 

Я вывалил на стол все запасы сувениров Каспийского моря – две трехлитровые банки черной икры, килограммов пятнадцать севрюжьего балыка и полмешка настоящей воблы - крупной и жирной. Напихал Петровичу сувенирной экзотики – черепашьих панцирей и сайгачьих рогов. Даже свой брелок для ключей отдал – здоровенный скорпион, залитый эпоксидной смолой.

А Петрович все давил материальной базой – типа, мы всякую дрянь пить не будем, все – только высшего качества и избыточного количества.

Потом оба как-то одновременно успокоились и сошлись на том, что икра в больших количествах быстро надоедает; хочется чего-нибудь попроще – типа, картошки в мундире или пельменей. И что водку в больших количествах пить приятнее, чем коньяк, который в свою очередь очень хорош по глоточку. И, главное, выяснили, что девиз у нас один и тот же: «Мы славно поработали и славно отдохнем!»

 Гуляли мы разнообразно. С утра немножко похмелялись и куда-нибудь ехали. То ВДНХ, то Красная площадь, то (не помню уже) какая-то подмосковная усадьба-музей. Были в Останкино, на Ленинских горах – всего и не упомнишь. А к вечеру возвращались ко мне и плотно пили и ели.

 

Однажды я затащил его в музей – картины смотреть. (Даже не помню, какой именно,    но помню, что там были Суриков, Репин, Айвазовский…) Еле вытащил его оттуда. Для меня все это было не в новинку, а Петрович в первый раз увидел не репродукции, а настоящие картины. «Боярыню Морозову» и «Утро стрелецкой казни» он дольше всего разглядывал. А потом только и сказал: «Да… Это тебе не фотография. Так и хочется туда. Внутрь». И в тот день Петрович пил задумчиво и молчаливо, гоняя в голове свои думки.

Отвлекся он от них только тогда, когда я полез в шкаф искать какую-то книгу, и он увидел несколько икон. Петрович вылез из-за стола, сел на корточки и осторожно перебрал стопку икон: «Ну, насчет того, верующий ты, или нет – я даже и не спрашиваю. Раз иконы у тебя в шкафу валяются».   Я удивился: «А ты что, верующий?» Он пожал плечами: «Да как сказать? То, что Бог есть – я и не сомневаюсь. А вот вся эта кутерьма вокруг церкви, всякие поповские штучки… Бывало, в хороший шторм попадешь – на всякий случай втихаря бормочешь – Господи, спаси и сохрани. А как погода тихая – некогда о Боге вспоминать. Работать надо. Разве это вера? У меня маманя баптистка была. Вот в ее веру я верил. Во-первых, она мне мать была. Во-вторых, она за свою веру червонец на Колыме отмотала. А главное – она на меня не давила. Говорила – если человек сам ищет Бога – обязательно найдет. А если ему силком навязывают – только хуже будет. Отбрыкиваться будет человек».

 

Мы опять уселись за стол. Я даже протрезвел малость от такого разговора: «Ну,а почему тогда ты сам в баптисты не подался?»

Петрович опять плечами дернул: «Так у них же там ни курить, ни пить, ни… курей топтать – ничего нельзя. Мать-то старенькая была, и женщина. А я молодой, еще ничего тогда толком не попробовал». А я гнул свое: «Ну, а сейчас? Сам говорил – напробовался по самые помидоры. Что теперь мешает?» 

Петрович шумно выдохнул воздух: «Ты чего докопался?! Сам-то ты – кто такой? Думаешь, не видно, что эта канитель тебе самому надоела? И пьем мы с тобой одинаково. Не для веселья, а для душевного спокойствия. Ты-то чего Бога не ищешь?»

 

Я кисло ухмыльнулся и налил по полстакана водки. Звякнул о его стакан, выпил, занюхал кулаком (есть мне уже не хотелось). «У тебя маманя верующая была! А у меня - никого вокруг. И с детства постоянно вдалбливали в голову – опиум для народа. А я – что такое опиум – толком не знал лет до тридцати. А уж насчет религии… Вот пустоту я давно почувствовал внутри. Что я только не перепробовал, чтобы ее заполнить. Так ни хрена и не получилось. И водкой ее не зальешь, эту пустоту. От водки, как ты правильно сказал, душевное спокойствие. Да и то – чем дальше, тем яснее – спокойствие это временное и… ненастоящее».

Петрович выплеснул в рот содержимое своего стакана, положил на язык обрывок воблы: «Да-а, Федорыч… Похоже, нас с тобой – Господь свел. Оба дошли до ручки». Я взял сигарету, размял ее, прикурил: «И какие, Петрович, будут предложения?» Он проглотил свою закуску и тоже закурил: «А я те что, мозговой трест? Я так прикидываю, что если Господь за нас взялся - есть надежда, что не оставит на полдороге».   «Ну, а сами? Самим - что делать?» Петрович вдруг заревел, как медведь весной: «Хватит! Сами, сами! Сами мы – во! – на дне стакана!»  У меня не нашлось, что ему сказать. Весь вечер мы молчали. Пили, пялились в телевизор, опять пили. Пока не уснули.

На этом наша гулянка закончилась. Петрович пробыл у меня еще два дня. Перешли мы на пиво; я отлеживался, а Петрович по три раза в день ходил в баню и пачками лопал  пельмени. Я на него смотрел, удивлялся и завидовал. 

В аэропорт ехать у меня не было сил, поэтому распрощались мы на улице около моего дома, где стояло вызванное такси. Петрович хлопнул меня по плечу: «Ладно, Боряня! Что Бог ни делает – все к лучшему. Рад, что с тобой познакомился. И что не один я догадался, почему все не так. Там на телевизоре конверт – адрес моей подруги. Если что – на нее пиши. Твой адрес»- он приложил руку к груди – «вот он. В общем, живы будем – не помрем. А если Бог даст – еще свидимся». Пожали мы руки друг другу – и укатил Борис Петрович от Бориса Федоровича.

Поднявшись в свою квартиру, я обнаружил на телевизоре конверт с адресом, пять сотенных бумажек и записку: « Тезка, не бери в голову, мне в море деньги не нужны. А ты тоже когда-нибудь кому-нибудь поможешь».

                                                                        

                                                                 ………………………………..

 

 Два раза   я посылал письма по оставленному адресу, но ответа так и не получил. Прошло больше года, когда на мой адрес пришла бандеролька. В ней была записка:

«Уважаемый Борис Федорович, Боря просил  в случае чего послать вам эту книгу. Сам он не знаю где, потому что полгода назад ихнее судно не вернулось в порт. До свидания, Галина Чибисова». Книга была – старенький «Новый Завет».