Проектируя Ойкумены

Эта статья посвящена приключениям мышления – в прошлом, настоящем и будущем. Она написана по материалам конференций «Реформация vs. Революция» 2012 и 2013 годов, последних Евангельских соборов, ряда мероприятий в Киеве, посвященных теме «Интеллект, как ресурс развития Украины», и декабрьского совещания: «За наукой. Космос и Пустота».

Представляется, что именно сейчас данная тема особенно важна. Не будет преувеличением сказать, что в мире «объявлен конкурс» на проектирование и создание нового способа мышления, и, может быть, будущее христианства в Европе зависит от того, кто выиграет этот конкурс.

 

Мышление или христианское мышление?

 

Я написал «приключения мышления», и это сразу вызывает вопрос: «мышление вообще» или «христианское мышление», христоцентрическое, личностное, тринитарное? В эпоху толерантности этот вопрос стал гораздо важнее, чем во времена абсолютного господства позитивизма и научного атеизма.

 

- А разве Нидерланды – не христианская, протестантская страна?

- Это – наше прошлое. Мы давно выросли из христианства. Сейчас мы страна толерантного мировоззрения, основанного на достижениях науки, современном праве, философии, гуманитарном мышлении.

- Да, понял. Скоро вас опять придется спасать…

- Это вы говорите, как фанатичный христианин.

- Нет, это я вам говорю, как военный историк1.

 

Как правило, люди не рефлектируют основания своего мышления, считая их само собой разумеющимися. Профессиональные ученые в этом отношении столь же нерефлективны, как и обыватели. Достаточно легко написать уравнение, описывающее тот или иной закон природы. Но очень сложно понять, почему природа вообще описывается абсолютными, вневременными законами, почему она так устроена, что подчиняется законам, выраженным в математической форме?2 Э.Шредингер сказал о своем уравнении: «Поймите, оно слишком красиво, чтобы быть неправильным», и с ним все согласились. Но почему красота, вернее, человеческие представления о красоте, могут служить критерием истины? И вообще, какие бывают критерии для истины? Опыт? Опыт радикально меняется со временем. Во времена моей молодости убедительно доказывали невозможность 3D-телевидения, мобильной связи, персональных компьютеров и даже пальчиковых батареек…

Наши знания основаны на системе постулатов и аксиом. Постулаты и аксиомы вытекают из здравого смысла, правил симметрии и представлений о красоте, эстетике, элегантности. Но все это – следствия вполне определенной картины мира, в которой такие категории, как «красота», «симметрия», «закон», «смысл», «число» и «измерение» существуют и что-то значат. Иными словами, во Вселенной, которая в некоторых значимых аспектах соразмерна Человеку и неразрывно связана с ним.

В конце 1950-х годов физика сформулировала знаменитый антропный принцип, который в поздней формулировке Дж.Уиллера выглядит следующим образом: «Наблюдатели необходимы для обретения Вселенной бытия (Observers are necessary to bring the Universe into being)», или в более слабой форме: «Вселенная должна иметь свойства, позволяющие развиться разумной жизни»3.

Нам остается выбирать между двумя картинами мира. Либо Вселенная создана по образу и подобию Человека, либо – Человек создан по образу и подобию Вселенной. Первая выглядит несколько претенциозно .

Но если мы вынуждены признать, что подобие Вселенной и Человека лежит в основе нашего мышления, нашей науки, современных технологий, нам приходится выбирать между всего двумя картинами мира.

Либо – Христианство с его личным, субъектным, деятельностным Богом, Создателем и Спасителем мира и человека.

Либо атеизм (в материалистической, буддистской или пантеистической редакции) с безличной, объективной, абсолютной, вечной Природой (Nature), которая творит человека в силу телеологического стремления систем к усложнению и обретению сознания, рефлексии, статуса наблюдателя (по Дж.Уиллеру).

В обеих версиях мы имеем дело с Творением и Богом (во второй Бог называется Природой или Вселенной). Различие, весьма существенное, в том, что христианский Бог являет себя и как личность, и как сущность, в то время, как Природа представляет собой безличную сущность. Поэтому в христианской онтологии возможно Спасение, и имеет смысл молитва и поступок, а в атеистической онтологии возможен Переход4, и имеет смысл технологизация общественной жизни.

Понятно, что обе онтологии имеют смысл в рамках поставленной нами задачи о поиске оснований мышления, и выбор между ними возможен лишь на уровне личного Откровения. Но понятно и то, что обе эти онтологии взаимодействуют друг с другом, ищут взаимного понимания, рефлектируют одна другую.

А потому невозможно говорить о мышлении и не говорить о христианстве. Если вы занимаетесь основаниями мышления, вы либо находитесь на христианских позициях, либо должны принять их, как рефлексивное зеркало вашего собственного способа работы с основаниями.

 

Либеральная парадоксия против радикальной ортодоксии

 

Несмотря на очевидную связанность мышления и веры, отношения между церковными институтами и «любимой дочерью Церкви» во все времена складывались непросто. Наука, как способ и формат мышления, как метод познания мира, нуждалась для скорейшего развития в независимости от церкви. Ватикан к эмансипации науки был совершенно не готов, тем более, в условиях ожесточенной борьбы между силами Реформации и контрреформации. Ни та, ни другая сторона не была заинтересована в поиске «модус вивенди», а после осуждения Джордано Бруно, процесса Галилея и последующей провокации Т.Гоббса все возможности для сотрудничества оказались закрыты. В результате наука быстро перешла на позиции условного атеизма, а церковь утратила всякую связь с натурфилософией. В результате «францисканский прорыв» в мышлении (В.Оккамский, И.Д.Скотт, Р.Бэкон), положенный Ф.Бэконом в основу «Нового органона», был утилизирован светским миром, но не христианством.

К началу ХХ столетия не только церковные структуры, но и сам Бог стал для образованных людей анахронизмом. Впрочем, еще веком раньше П.Лаплас заявил Наполеону, что «не нуждается в этой гипотезе».

Ученые, прежде всего, советские, с удовольствием переписали историю, объявив, что позитивистская материалистическая наука была всегда, хотя в «темное Средневековье» вынуждена была «прятаться от инквизиции за стенами монастырей».

Серьезной проблемой для науки стало возникновение квантовой механики, что вызвало очевидную необходимость рефлексии оснований даже не самой науки, а именно натурфилософии – бэконовского и галилеевского подхода. По ряду причин этого сделано не было.

С онтологической точки зрения это привело к возникновению серьезной слабости, что немедленно было замечено А.Эйнштейном, В.Гейзенбергом, Э.Шредингером, а среди философов – прежде всего, М.Хайдеггером. С практических позиций наука, и, прежде всего, теоретическая физика, начала в этот момент утрачивать рефлексию. Инерция, приобретенная в предыдущую эпоху, позволила еще некоторое время продвигаться вперед, но к 1980-м годам продвижение остановилось окончательно. Начинаются разговоры о том, что «отрицательный результат – тоже результат», активизируется борьба с лженаукой, которая пару десятилетий раньше никого не интересовала. Наука стремительно теряет связи с практикой, и постепенно перестает отвечать на значимые онтологические, гносеологические и политические вопросы. Интересно, что к началу XXI столетия кризис науки регистрируется всеми, за исключением самих ученых.

В условиях системного кризиса бэконовской рациональности в богословии возникает радикальная ортодоксия (Д.Милбанк, 1990 г.), настаивающая на возвращении религии в общественное пространство и переходе к постсекулярному обществу. «В то время, как богословский мир обеспокоен тем, чтобы все еще спасать секулярный гуманизм, боясь утратить исходную точку богословия, или восстанавливает доверие к библейскому фундаментализму, так как, якобы, именно он дает возможность существования тем же доказательствам Бога, представители РО занимаются деконструкцией светского гуманизма и фундаментализма. Именно их деконструкция дает хорошую возможность для богословия быть метадискурсом. По мнению Милбанка, самой большой ошибкой философии есть то, что философы позволили свободно существовать тому, что (с богословской точки зрения) не должно было существовать вообще: «идеи секулярной автономии»: «было время, когда никакого «светского» (секулярного) не существовало»»5.

В рамках логике РО история переписывается вновь примерно в таком ракурсе: человеческая мысль всегда носила теологический характер, хотя в темные времена Просвещения богословие укрывалось от общества за стенами университетов.

Ну, во-первых, это – не более чем отзеркаливание научного дискурса. Впрочем, постмодерн остается постмодерном, даже зачем-то добавить слово «богословский» . А, во-вторых, радикальные ортодоксы напоминают мне Бурбонов, которые «ничего не забыли, и ничему не научились». Речь, ведь, опять-таки идет о том, чтобы вернуться в добэконовскую схоластику. Иными словами, радикальная ортодоксия, как течение христианской богословской и философской мысли, вновь отвергает натурфилософию, повторяя этим ошибку, которая один раз уже дорого обошлась Церкви.

Как прогностик, я полагаю, что радикальная ортодоксия, если ей действительно удастся разрушить основы секулярного мира, приведет лишь к реформации в науке и последующему резкому усилению ее позиций в мире.

По-видимому, именно сейчас появилась возможность выйти сразу из двух замкнутых кругов, по которым двигаются наука без Бога и теология без натурфилософии.

Радикальной ортодоксии нужно противопоставить либеральную пародоксию .

 

Кризис глобализации

 

Падение «башен-близнецов» 11 сентября 2001 г. и, в не меньшей степени, последующий кризис «dot.com»`ов, завершили эпоху «устойчивого развития». Оказалось, что глобализация вовсе не привела к «концу истории». Напротив, глобальный мир оказался насыщен противоречиями: политическими, экономическими, военными, культурными, цивилизационными. Борьба с «мировым терроризмом» не увенчалась успехом, однако, привела к нескольким большим агрессивным войнам (Афганистан, Ирак, Ливия) и превращению ряда независимых демократических стран в единое полицейское государство. Локальный кризис ипотечного кредитования не только обернулся глобальным экономическим спадом, распространившимся даже на те государство, где ипотечное кредитование вообще отсутствовало, но и продемонстрировал отсутствие у современной банковской и – шире – валютно-финансовой системы перспектив развития. «Оранжевые» революции и контрреволюции в Азии и Восточной Европе, волнения во Франции и в Великобритании, убедительно доказали, что ни правящие элиты, ни оппозиции не имеют ни внятной стратегии, ни, хотя бы, понятных целей и ценностей.

Уже понятно, что мы имеем дело не с отдельными частными неурядицами, а с местными проявлениями общего кризиса глобализации. Ясно также, что традиционные социально-экономические подходы показали свое бессилие в борьбе с этим кризисом. Налицо именно тот случай, где стратегия уже не помогает, и «нужен ум совершенного мудреца6».

 

Понимание эпохи 2010-х годов, как кризиса глобализации, само по себе предъявляет серьезные требования к интеллектуальному сопровождению управленческих решений. На наш взгляд, однако, сама по себе глобализация является одним из проявлений кризиса индустриальной фазы развития.

Фазовый кризис обусловлен исчерпанием свободного экономического пространства, доступного человеку в данной фазе развития, и в этом смысле он всегда связан с глобализацией: мезолитической, античной – или же современной индустриальной.

Индустриальная экономика кредитна. Поэтому на каждом следующем шаге она должна увеличивать свою «валюту баланса», то есть объем доступных ресурсов и емкость рынков сбыта. В условиях индустриальной глобализации расти некуда: Земля и околоземное космическое пространство уже включены в единую мировую экономическую систему, а Дальний Космос остается недоступным (как для Римской Империи недоступна была Америка). Поэтому экономика эпохи глобализации всегда находится в кризисе. Проявлениями этого кризиса является перманентная нестабильность мировой финансовой системы и так называемая «порча кредитов» в банковской сфере, когда величина кредитной ставки превышает норму прибыли в структурообразующих секторах экономики, причем банки не могут снизить величину ставки, так как слишком дешевые кредиты мгновенно раскупаются на межбанковском рынке для последующей перепродажи по «установленным» ценам.

«Общество потребления» есть попытка справиться с кризисом путем стимулирования спроса. На практике это, означает, во-первых, неэффективность общества, как человеко-машинной системы, конвертирующей информацию в иные формы ресурсов, а, во-вторых, перекладывание рисков на конечного покупателя, который не в состоянии хеджировать эти риски. Поэтому ипотечные кризисы, а, равным образом, и другие кризисы потребительского кредитования неизбежны.

И – опять-таки, в силу того, что мир глобализирован – неустойчивость экономики приводит к постепенному разрушению системы хозяйствования, то есть начинает «сбоить» мировое производство. Прежде всего, это происходит в городах наиболее развитых стран, где земля становится слишком дорогой, чтобы на ней можно было производить хоть что-то, кроме услуг, денежных знаков и управленческих команд. В результате начинается географическое разобщение потребления («человек ищет, где лучше») и производства, которое концентрируется на территориях с дешевой рабочей силой. Это приводит к нарастающей перегрузке мировой транспортной системы – также глобализированной.

В целом можно сказать, что фазовый кризис всегда проявляется как синхронное нарастание проблем в областях производства, управления, образования, познания. При этом возникают социальные практики и технологические тренды, не совместные с индустриальными форматами существования.

В этом, собственно, содержание текущей исторической эпохи.

 

Макропроектирование мира

 

Назовем макропроектом замысел, реализация которого рассчитана на неопределенный срок, во всяком случае, превосходящий человеческую жизнь, если выполняются следующие условия:

​ Он носит стратегический характер, то есть предполагает, предконфигурирует, собирает или создает новые основания для совместного существования включенных в него людей7;

​ Он содержит значимый миф, иными словами он придает «чему-то важному» смысл. Как правило, макропроекты ремифологизируют саму Ойкумену;

​ Существует субъект проектирования;

​ Задан механизм институционализации, позволяющий продолжать проект после смерти его создателя.

Кажется невероятным, что человеческому разуму под силу рассчитать такие проекты, но, тем не менее, это так.

Рассмотрим здесь некоторые проявления проектирования Ойкумены.

Римскую католическую (Вселенскую) Церковь саму можно считать макропроектом, но ни у светского, ни у религиозного сообщества нет языка, пригодного для его рационального обсуждения. Однако, во времена, далеко уже не легендарные, РКЦ предприняла ряд проектных инициатив, и, по крайней мере, две из них развились в макропроекты.

Прежде всего, блаженный Августин в своей книге «О граде Божьем» не только ответил на крайне значимый для современников вопрос о причинах падения Вечного Города, но и заложил основу христианской городской цивилизации, предопределив стратегию развития европейских городов на следующее тысячелетие.

Содержанием проекта стало единство европейских городов, как проекций Небесного Иерусалима. Если античные города строились вокруг рынка, то осью средневекового города стал кафедральный Собор, соединяющий земной и горний грады в единое целое. Проект был полностью реализован к высокому Средневековью, влиятелен до сих пор: малые европейские города с населением в несколько тысяч человек остаются городами, частью городской культуры и цивилизации именно благодаря наличию собирающей точки, которой является собор, расположенный всегда на возвышенности, господствующей над городом и окрестностями.

Интересно, что сама по себе книга, текст, блаженного Августина в данном случае оказалась институциональным решением, обеспечивающим успех макропроектирования.

Клюнийские аббатства в лице папы Григория VII выдвинули на рубеже X и XI веков проект единой христианской Европы, политическим, военным, интеллектуальным и духовным центром которой должен был стать Святой Престол. Проект предусматривал:

​ Жесткий целибат (дабы исключить всякую законную возможность передачи власти по наследству);

​ Морально-нравственное воспитание христиан, аскетизм, обретение права на власть через самоограничение и самоконтроль;

​ Создание библиотек и скрипториев при монастырях, усиление интеллектуальной составляющей христианства;

​ Концентрацию европейских финансов в руках Святого Престола;

​ Борьбу пап со светскими государями, подчинение Европы духовной власти.

Институциональными решениями проекта стал сам Святой Престол (на поздней стадии – Ватикан, как неоспоримый духовный центр Европы), папская библиотека, папская казна (банк). Все эти инструменты – и, разумеется, сам проект – существуют до сих пор, и понтификат Франциска – лучшее тому подтверждение.

Результатами клюнийского макропроекта стали Крестовые походы, долгая жизнь Священной Римской Империи Германской нации, в том числе – в форме Испанской мировой державы, и, уже в наше время, Европейский Союз. Заметим здесь, что все результаты данного проекта были «отягощены злом» и далеко не в полной мере воплощали идеалы создателей, однако само наличие этих результатов отрицать не приходится. На практике РКЦ организовала медленный, но неуклонный подъем из Античного фазового кризиса и Темных веков.

К той же логике, что и клюнийское проектирование, относится мифологема «Третьего Рима», принадлежащая старцу Филофею и ставшая политическим и духовным обоснованием Российской Империи.

Российский Генеральный Штаб и Комиссия по производительным силам России (КЕПС) создали очень интересный макропроект, направленный на осуществление в стране коренной инфраструктурной революции, изменению системы расселения и превращению России в сверхдержаву. Проект был институционализирован в структурах КЕПС, позднее ГОЭЛРО. В известной мере, Политбюро ЦК КПСС стало одним из значимых институциональных решений Проекта, который к середине 1950-х годов был полностью реализован – в отличие от другого русского макропроекта, созданного примерно в то же время. Речь идет о проекте космической экспансии Человечества, основанного на идеях русского космизма. Акторами этого проекта были А.Циолковский и А.Богданов, институциональными решениями стали на инженерном уровне – ГИРД и, позднее, КБ Королева, на онтологическом уровне – советская фантастика, начиная с А.Беляева и заканчивая И.Ефремовым и А. и Б.Стругацкими. Существовала возможность объединения обоих русских проектов и перехода к ноосферному проектированию Ойкумена, но, к большому сожалению, она не была реализована.

В настоящее время приходится говорить о кризисе обеих русских макроскопических проектностей начала ХХ века.

Это, однако, нельзя сказать о макропроекте Ф.Рузвельта, предусматривающем разрушение мировых колониальных империй, переход к неоколониализму и создание Pax America, институциональным решением которого стал не столько разрекламированный (и провалившийся!) «Новый курс», сколько Вторая Мировая война.

Разумеется, изучение истории позволяет найти и другие макропроекты, частью успешные, частью полностью провалившиеся (например, Иезуитский проект промышленного переворота в Парагвае). Однако, на наш взгляд, наибольший интерес представляют не политические, а когнитивные, мыслительные макропроекты, которым посвящены следующие разделы этой статьи.

 

Мышление, разум, думанье

 

Прежде всего, введем различие между тремя терминами, которые, обычно, считаются синонимами: разумом, мышлением и думаньем.

Разум – это биологический механизм, позволяющий виду Homo Sapiens работать с информацией и превращать ее в другие формы ресурсов, в том числе – в пищу. Он утилитарен, обеспечивает выживание индивидуума и вида и направлен на материальное. Разум стремится к результативности: к решениям, которые просты, эффективны и приводят к заранее понятным, четко определенным результатам. Разум, конечно, системен и коллективен: он характеризует человеческие сообщества, а не отдельных людей. Разум объективен: Человечество разумно и даже обладает «монополией на разум».

Мышление, как и чувствование, как Вера, разлито между людьми: мы мыслим, мы – мыслящие существа. Мышление можно определить, как способность человека к деятельности, выходящей за рамки биологических инстинктов и целесообразного поведения. Оно не утилитарно и обращено к идеальному. Мышление стремится к сложности и неопределенности, предпочитает интересное эффективному. Как и все, что находится не «в веществе», а «в поле», то есть «между», мышление неопределенно, нечетко, не объективно, но и не субъективно. Оно может произойти, а может – нет.

Думанье персонально и субъективно. Его можно рассматривать как персонализацию и, в некотором роде, приватизацию мышления, присвоение некоторой части его содержания (но не всего содержания!). Даже когда человек думает один, он находится в коммуникации с Целым: эта коммуникация разлита в текстах, образах, опыте, содержится в той пустоте внутри себя, из которой рождается новое и иное. Но, превращая разлитое между людьми мышление в собственное думанье, человек выигрывает в деянии. Теряя часть содержания, он привносит в мысль волевое, деятельностное начало: «я подумал и решил», «такова моя воля», «быть посему», «не можем!»8.

Разум создает знание, мышление приводит к понимаю, думанье порождает поступок.

Не думанье создает предпосылки для возникновения разума – напротив, разум есть условие появления мышления между людьми и умения думать персонально – у отдельных групп людей, причем, далеко не у всех.

Интеллект можно определить, как способность человека думать, подключаясь к «полю разума», персонализируя его. По С. Дацюку, интеллект есть позиция думающего человека. Мудрость следует понимать, как способность к мышлению, то есть – к интеллектуальной коммуникации с целым.

Мышление, думанье и разум находятся в тесной связи, составляя противоречие с тремя сторонами – когнитивный баланс.

Мышление не сводится к «тексту тезисов», а думание - к внутреннему монологу. Слова лишь формализуют мысль, переводят ее в форму, допускающую трансляцию.

Мысль нельзя представлять себе только как образ, совокупность образов или метафор. Метафора - опорный конспект мысли, ее скоропись9, но не сама мысль.

Мысль, конечно, не является действием. Между мыслью и действием лежит, как минимум, думанье, волевой акт, принятие ответственности за него, а затем и стадия технологизации.

Мысль – это не рефлексия - взгляд на себя извне – хотя рефлексия способна пробудить в человеке мышление.

Мысль – это и не понимание, но понимание "схватывает" мысль, переводит ее в образ, метафору или текст. Кроме того, понимание часто переводит мысль на уровень ощущения: «Я понял! (До меня дошло)». Мы сталкиваемся с этим и в жизни, и в сказке, например: «А король-то голый!», «А ларчик-то просто открывался!», «Тут я понял, это Джинн, он ведь может многое…» и т.д.

Ключевым в понятии мысли является возникновение личного иного. Мысль превращает в представимое, допустимое, рефлексируемое то, чего ранее для данного человека не было. Интересно, что лингвистически это вполне понятно: разве не «мысль» есть то, что формально превращает «немыслимое» в «мыслимое»?

В известном смысле мышление есть антитренинг - поиск инаковости, ролевая игра без правил.

Мысль также можно рассматривать как своеобразный антикризис. По М.Крайтону: «Кризис есть ситуация, когда с появлением некоего нового фактора совокупность угроз, вызовов и проблем, ранее вполне приемлемая, становится категорически неприемлемой». Напротив, мысль превращает неприемлемую (возможно, по условию задачи) конфигурацию противоречий во вполне приемлемую или даже в единственно приемлемую.

 

История мышления. Макропроекты Аристотеля и Бэкона

 

Историю мышления можно рассматривать в языке форматов, соорганизующих через мышление базовые общественные процессы – производство, образование, познание и управление, - или в языке интеллектуальных уровней, задающих правила работы со смыслами и информацией, то есть, соорганизующих само мышление. Эти языки, разумеется, связаны: формат мышления является отправной точкой для создания уровня мышления.

Базовых европейских форматов мышления можно выделить четыре: примативный или первичный, философский или античный, схоластический, научный. Примативному формату соответствует мифологическое мышление (мышление 0), которое толком не описано до сих пор.

Античный и схоластический формат породили мышление 1, логико-семантическое.

Его содержанием является искусство вывода (Б) из (А), искусство классификации, искусство работы с категориями, искусство первичной схематизации.

Мышление 1 начали создавать, по-видимому, досократики, но оформлено оно было в работах Аристотеля, величайшего мыслителя Европы (за всю ее долгую и успешную интеллектуальную историю) и автора одного из самых сложных, красивых и успешных мегапроектов.

Аристотель сознавал, что родился поздно. Его логика была создана в тот момент, когда кризис античного философского мышления уже невозможно было остановить. Полисы непрерывно воевали, северных македонских варваров ждали если не как освободителей, то, по крайней мере, как источник какого-то императивного порядка, при котором прекратиться борьба всех против всех. Кризис полиса означал разложение полисной мифологии и упадок мыслительных практик. Вернее, мышление оставалось, оно даже становилось все более сильным и изощренным, но оно было вытеснено из общественной жизни и перестало оказывать на нее сколько-нибудь значимое влияние.

Аристотель сознавал это. Он понимал, что в не столь уж долгой перспективе это означает крах греческого мышления, построенной на нем картины мира и всех перспектив развития его «логики», его «физики», его «политики» и его «поэтики», то есть, в наших сегодняшних представлениях – всего здания европейской мысли.

Аристотель считал, что если не справился он, не справится и никто другой. Другими словами, в самой греческой картине мира, в греческих образах жизни, мысли и деятельности не хватало чего-то принципиально важного. Логика могла вывести (Б) из (А), но она не способна была подсказать, где можно взять «А», если его нет.

Следовательно, нужно было откуда-то взять то, чего не было и не могло быть в греческой философии, поскольку не было в греческой картине мира. И воспитатель юного Александра поощряет идею юного царевича вторгнуться в Персию.

Война Аристотеля не интересует и не пугает. Важно, чтобы война была содержательной.

Аристотель, истинно эллинский мыслитель, разумеется, исходил из того, что мир управляется философами, а труд – дело рабов. В том числе, и труд по созданию всемирной Империи. Но для создания такой Империи нужно не только завоевать Персию – и впоследствии дойти до Индии, но и перемешать культуры и религии.

Много написано о том, как абсолютная власть испортила Александра, как были возмущены его сторонники – эллины – персидской процедурой простирания ниц перед властителем, как удивила и оскорбила всех насильственная свадьба нескольких сотен юношей и девушек, перемешавшая персидскую и македонскую элиту. Заметим, однако, что Александру, воспитанному в греческой культуре, все вышеперечисленное тоже никак не могло доставить удовольствие. Но, как известно, «монархия – это почетное рабство». Аристотелю было нужно связать Запад и Восток, и Александр послушно выполнял наставления учителя, тем более, что политически они были для него вполне обоснованы.

Предполагал ли Аристотель, что Империя Александра окажется нестабильной и тут же развалится? Вероятно да – такой расчет в пределах возможностей автора «политики». По мнению Аристотеля неизбежные войны диадохов должны были лишь способствовать перемешиванию Греции и Востока.

Эллинистические страны вошли в историю мышления, как интеллектуальные «кентавры», государства, в которых одновременно существовало два различных формата мышления. Напомним, формат сорганизует все общественные процессы. Так вот, в эллинистических государствах соорганизация происходила различными, притом, конкурентными способами. Не приходится удивляться, что большая часть властителей эллинистических государств сходила с ума…

Потом пришел Рим и навел определенный порядок. Любопытно, что к этому времени центр греческой философии определенно переместился из Афин в Александрию и, отчасти, даже в Дамаск.

Конечно, Аристотель не мог предвидеть Христа. Но, во всяком случае, его заслуга в том, что синтез восточных (иудейских) и греческих представлений о мире произошел очень быстро, еще при жизни Апостолов.

Далее конкурируют два процесса: возвышение христианства, все более и более тесное взаимопроникновение Откровения в философию и упадок Римской империи, фазовый кризис. Но макропроект Аристотеля продолжает работать – до тех пор, пока уже на грани высокого Средневековья и Возрождения Фома Аквинский не завершил работу по созданию Мышления 1: «втянув» Аристотеля в христианскую картину мира, то есть, решив фундаментальную для логики задачу получения Оснований, из которых может быть выведено все остальное

Таким образом, макропроект Аристотеля позволил создать новый формат мышления – схоластический – и дал возможность достроить до совершенства уровень мышления 1.

Здесь нужно сказать, что уровень развития греческой философии позволил сразу же после появления работ Аристотеля обрисовать границы применимости его методологии. Это сделали софисты, причем, прежде всего, Зенон Элейский. Заметим здесь, что созданные им представления о квантовании, о дискретности пространства, об относительности движения до сих пор связывают между собой все известные нам уровни мышления, образуя интеллектуальный инвариант.

 

Мышление 1 (постаристотелевское) и схоластический формат безраздельно господствовали в Европе до начала XVI столетия. Открытие Америки привело к резкому изменению ситуации. Прежде всего, возникла богословски неоднозначная ситуация: мир резко расширился, кроме уже освоенной и поделенной Европы, христианский мир получил в свое распоряжение «второй дар Адама» - девственный и очень богатый материк. Это нужно было осмыслить, причем не только теоретически, но и политически: перед Испанией встала проблема онтологического и идеологического обеспечения трансконтинентальной Империи. Испанцы, понятно, полагали, что таким обеспечением является католицизм, но очень быстро выяснилось, что это не так.

Примерно в то же время было изобретено книгопечатание, что сделало Библию доступной и вынесло богословские споры за пределы монастырей. Проблемы личного Откровения и личного Спасения обсуждались не только Мартином Лютером и папой, но и германскими князьями, негоциантами, Императорами Священной Римской Империи.

Лютер сформулировал важнейшую проблему интеллектуального дериватива: Слово Божие превратилось в комментарии к комментариям к толкованиям комментариев толкований… Лютер предложил вернуться к Основаниям и провозгласил принцип Solo Scripture, но это было только началом. К концу столетия войны Реформации породили макропроект, сравнимый по амбициозности с Аристотелевским, но реализованный гораздо быстрее.

Елизавета I осознавала, что ее Англия является и экономической, и интеллектуальной окраиной Европы. Поэтому разгром «Непобедимой Армады» и даже целый ряд подобных разгромов принципиально ничего не менял в ситуации, в то время как одно-единственное поражение означало конец независимости страны. И Елизавета задумывает макропроект, целью которого является перехват у Ватикана и Франции интеллектуального лидерства. Сделать это в Мышлении 1 и в схоластическом формате явно не представлялось возможным, и Елизавета находит молодого парламентария Фрэнсиса Бэкона, исповедующего идеи эмпиризма.

Уже после смерти Елизаветы, в 1620 г. выходит «Новый Органон», содержащий основные положения Мышления 2: от изучения Творца через Откровение к изучению Творца через познание его Творения (которое должно рассматриваться, как иная форма Откровения). Такое познание возможно не через семантический анализ текстов, а через наблюдение и опыт. Позднее возникает представление об искусственно организованном опыте – физическом эксперименте.

Интересно отметить, что обвинение Ф.Бэкона в коррупции и казнокрадстве привело к отстранению его от всех должностей, но «почему-то» философ был помилован королем, однако, на государственную службу не вернулся, полностью сосредоточившись на научной и литературной работе.

Насколько можно судить, Елизавета предполагала династическую институционализацию своего макропроекта, но последовавшая Английская Революция убедительно продемонстрировала, что этого недостаточно. Нужно сказать, что монастыри и университеты в восторг от идей Бэкона, отнюдь, не пришли, сохраняя верность высокой схоластике своего времени. Поэтому Реставрация Карла II в буквальном смысле слова началось с создания Лондонского Королевского Научного общества.

Неофициально натурфилософы-бэконианцы собирались с 1645 года, но Карл II придал этим встречам государственный статус. В абсолютистском английском обществе прилагательное «королевский» не только обещало дворянство, чины и ордена, но и обязывало университеты к «пониманию» и сотрудничеству.

Дальнейшая инсталляция Мышления 2 связано с именами Р.Декарта и, прежде всего, И.Ньютона и В.Лейбница, которого называют «последним человеком, знающим все».

И.Ньютон сформулировал важнейшее утверждение, согласно которому законы природы могут быть описаны математическими конструкциями. Впоследствии, наука «втянула» в себя математику, подобно тому, как схоластика поглотила логику Аристотеля.

В течение XVIII столетия Мышление 2 выстроило основу здания науки и научного познания, Англия (Великобритания) стала «мастерской мира» и неоспоримым мировым лидерам, а все страны, претендующие хоть на какую-то позицию в мире, создали у себя Академии Наук, не понимая, что это экстраординарное институциональное решение в принципе не тиражируется.

Научный формат и математико-эмпирическое Мышление 2 были завершены в XIX столетии, и с тех пор рассматриваются, даже не как единственно правильные, но и как единственно возможные. Однако, с самого начала наука совершила две принципиальные ошибки: во-первых, у нее не оказалось своих софистов, способных обрисовать границы применимости логико-эмпирического метода и работать с этими границами. В результате ученые пришли к выводу, что этих границ нет совсем – и даже не может быть. Во-вторых, наука в своем стремлении к полной объективности познания и к абсолютной независимости от философии и религии отказалась от баланса «субъект-объект-метод», сосредоточившись, прежде всего, на методе.

Как мы уже указывали, к концу XX века Мышление 2 столкнулось с проблемами, причем, по сути, это были те же самые проблемы, что и в эпоху кризиса схоластики. Как справедливо говорит один из базовых принципов стратегии: равные позиции преобразуются в равные.

Наука не нашла ответа на вызов глобализации и не смогла предложить рецепт по онтологическому и идеологическому обеспечению глобального мира. Проблема личного спасения трансформировалась в секулярном обществе XIX – XX веков в проблему страха смерти, и оказалось, что науке нечего сказать людям по этому поводу. Научное знание оказалось жестко профессионализировано: в XVI веке Церковь запрещала мирянам обсуждать Священное Писание, а в ХХ веке научная истина замкнулась в пределах профессионального сообщества. Появился даже своеобразный священный язык, аналог латыни, причем, даже в таких гуманитарных областях, как психология и экономика. Вновь развернулось деривативное познание: суждение на суждение на суждение на суждение…

Начало XXI века принесло новые вызовы, начиная с того же фазового кризиса. Добавим к этому столкновение Человечества со сложными антиинтуитивными системами, в том числе – в управлении) – вызов сложности, и с прогрессирующей фрагментацией мира – вызов осмысленности.

В настоящее время можно сформулировать базовые проблемы, которые не разрешены и, очевидно, не разрешимы в Мышлении 2:

 

​ Основания Человечества;

​ Основания самоорганизации (живого, разумного, Целого);

​ Основания неопределенности (случайности, вероятности, квантовой механики).

Из этих проблем вытекает ряд локальных задач:

​ Границы живого и неживого;

​ Границы человеческого и не-человеческого (в контексте биомедицины, управления геномом, клонирования, в контексте развития нанотехнологий – киборгизация, нанокиборгизация, наносимбиоты);

​ Проблема личного бессмертия (вызов трансгуманистов);

​ Проблема смысла границы и трансграничности;

​ Проблема городских стратегий;

​ Проблемы, свободы, воли, ответственности;

​ Проблема Целого, проблема единства-и-разнообразия, проблема организованностей, проблема сложных (антиинтуитивных) организованностей;

​ Проблема справедливости, проблема низкоэнтропийных социальных систем (вызов коммунизма);

​ Проблема управления (перегрузка информационных каналов и фазовый сдвиг в канале управления);

​ (…)

 

История когнитивных подходов может быть представлена в виде следующей схемы:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Или в табличной форме:

 

Мышление 0: примативный формат (до досократиков)

 

 

Мышление 1.0.: философский формат (досократики)

Мышление 1.1.: философский формат + диалог (Сократ, Платон)

Мышление 1.2.: философский формат + логика (Аристотель)

 

Мышление 1.2.: ранний схоластический формат (неоплатоники)

Мышление 1.3.: схоластический формат (Фома Аквинский)

 

 

Мышление 2.0.: ранний натурфилософский формат (Ф.Бэкон)

Мышление 2.1.: натурфилософский формат (Ньютон-Лейбниц)

Мышление 2.2.: научный формат (XIX век)

Мышление 2.3.: постнаучный формат (Эйнштейн, Бор, Шредингер)

 

 

Для нас представляет особый интерес альтернативная линия развития, связанная с именами Г.Галилея, создавшего методологию мысленного эксперимента и убедительно продемонстрировавшего, что мышление является лучшим измерительным прибором10, Р.Клаузиуса и И.Пригожина, которые ввели в физику неоднородное термодинамическое время, В.Гейзенберга, заложившего основы физического индетерминизма, В.Налимова, предложившего семантический анализ, как инструмент философского и научного познания, Г.Щедровицкого, создавшего представление о мыследеятельности. Вполне вероятно, что эта линия принадлежит «следующему мышлению», которое логично назвать Мышление 3.

Здесь уместно сказать, что в ХХ веке было, по меньшей мере, две попытки создать макропроект, одним из проявлений которого могло бы стать Мышление 3. Во-первых, это попытка императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа, следуя примеру Елизаветы Тюдор, перехватить интеллектуальное лидерство сначала у Германии, а затем, по возможности, у англо-саксов. Инструментом этого проекта был Венский университет. К сожалению, Австро-Венгрия не пережила Первой Мировой войны, в результате чего макропроект разбился на мелкие осколки, впрочем, до известной степени определивших темпы и направленность познания в Европе: Венская школа квантовой механики, Венская экономическая школа, Венская школа психоанализа, Венская школа системных исследований, Венская философская школа и т.д.

Во-вторых, возникновение квантовой механики и, прежде всего, формулирование принципа неопределенности В.Гейзенберга привело к необходимости пересмотра оснований физики, а, тем самым, математико-эмпирического мышления вообще. Такой пересмотр мог быть начат анализом парадокса Эйнштейна-Подольского-Розена, указывающего на дальнодействие квантовой механики. Возобладал, однако, прагматический подход: квантовая механика представляет собой удобный инструмент вычислений, и не надо копаться в ее основах.

 

Мышление 3.0.

 

Мышление 1 относилось к онтологии Бога (начиная с версии 1.2. – явно). Мышление 2 относилось к онтологии Природы. Мышление 3 должно относиться, собственно, к онтологии Мышления, которое рассматривается, как основополагающий и единственно необходимый инструмент познания.

Современный этап развития христианского мышления (христианское мышление 3.0.) естьизучение Творца через процесс Творения, которое познается через Человека, как образ и подобие Творца11.

При этом познание начинает носить (по)граничный характер: предмет мышления есть осознание себя, как граничности (не внутренний мир, и не внешний). Здесь значимо, что Человек – «граничное» Творение (образ и подобие Творца + познание Добра и Зла).

Вместо факта, как рефлексии ощущения, факт, как рефлексия или Номенализациядеятельности.

Миф придает «чему-то» смысл, логика – форму. Парадокс представляет собой артефакт, разрешающий противоречие смысла и формы (семантики и синтаксиса).

Истинный парадокс – спутанное состояние знания и незнания.

Парадокс есть мыслеконструкция, которая не вписывается в Реальность во всех ее известных на данный момент моделях. Парадоксы возникают на границе знания и маркируют эту границу. Парадоксы отражают разрывы в логике анализа окружающего мира. Парадокс – это рефлексия ощущения конечности мышления. Лингвистически, парадокс часто маркируется формулой «получается что…»

Логика – в той или иной, может быть, еще неизвестной нам форме – утверждает в познании истинные ценности, в то время как парадокс – разрушает ложные, то есть выполняет ту же роль, что комбинация в шахматной игре.

Для каждого парадокса можно построить соответствующее ему противоречие. Возможно, каждое противоречие можно преобразовать и усилить, превратив в парадокс. Парадокс – предельная форма противоречия.

Парадокс – это противоречие с одной стороной (аналог монополя Дирака – магнита с одним полюсом). Вторая сторона противоречия находится в области незнания: она не видима, нерефлектируема, неназываема. Познание – достройка парадоксов до противоречий.

Заметим, что современные номиналисты предпринимают попытки построить математику без парадоксов, из чего можно сделать вывод об отказе от догматики, а также об отказе исследовать границы математики.

 

Метафорами Мышления 3.0. являются Игла и Нить. Это мышление сплетает нити,связывает нити, ткет полотно, сшивает Реальность.

Мышление 3.0. состоит из трех групп ключевых элементов:

•​ Вопрошание из пустоты – Игла

•​ Онтологическая схематизация – игольное ушко

•​ Нити мышления.

Познание понимается, как перенесение линии вопрошания вперед. Любой вопрос телеологичен. Вопросы обозначают темные места, определяют и усомневают границы.

Вопросы должны содержать или подразумевать противоречие – в идеальном случае рождать или демонстрировать парадокс. Парадокс – всегда сильный вопрос, но не всегда ключевой12. Парадокс – вопрос с «острыми краями».

В настоящее время усмотрено (и более или менее описано) 10 «прядей» (онтологически связанных групп нитей мышления):

«А»: понимание

«В»: упорядочивание (умозаключение, классификация, обобщение)

«С»: измерение

«D»: именование

«Е»: топоника

«F»: классическая наука

«G»: неклассическая наука

«Н»: перенос

«I»: создание (конструирование)

«J»: творение

Нити мышления позволяют строить примитивы мышления, под которыми понимается устойчивое сочетание нитей, как правило, имеющее лексическое, схемное или модельное представление. Примитивы – заранее определенные элементы, которые воспринимаются ученым, как единое целое, и могут быть помещены в проектируемое плетение одной командой. Совокупность примитивов и всевозможных операций над ними образует техники мышления. Поле примитивов замкнуто: любые операции над примитивами создают примитив.

К сегодняшнему дню построены некоторые примитивы, позволяющие отвечать на базовые вопросы физического знания: что есть движение, как попасть в цель, как увеличить силу, как превратить внутреннюю энергию, запасенную в материи, в тепло или движение, как устроена материя?

Среди этих примитивов – осмысленное наблюдение (плетение нитей В3 и А1: увидел, усмотрел, осознал, понял), осмысленное именование (плетение D и А1: назвал, понял, оказалось что…), рефлексивная логика, аналитическая логика, схематизация, математизация и противоположное плетение – метафоризация и др.

Собранные примитивы позволяют описать структуру физического суждения и создать аксиоматическую модель механики.

Иной Органон - условное имя работы, которую предстоит сделать сегодняшним интеллектуалам. Это – не обязательно текст и скорее ящик с инструментами. И нет ответа на вопрос: архивировать прожитое или странствуя раздавать огонь следующим мирам?

 

Христианское мышление 3.0.

 

Понятно, что мышление 3, хотя и имеет христианские основания, может быть как светским, так и христианским. Последнее, конечно, много сложнее.

Именно этой проблемой занималась группа «Мышление» на последних Евангельских соборах.

Были установлены следующие общие принципы, характерные для любых форматов, типов и способов мышления христианина.

Такое мышление хримстоцентрично. В мышлении 3.0. христологический догмат понимается весьма сложно, поскольку он должен втягивать в себя квантово-механические принципы неопределенности и дополнительности.

Христианское мышление личностно, тринитарно (триалектично), догматично, но не косно. При этом, в мышлении 3.0. учитываются требования к догматам С.Градировского (сокращено):

​ Догма – есть столп и утверждение истины

​ Догма – есть результат работы непременно соборного мышления

​ Догма очищена от личностного, исторического, языкового – настолько, насколько это возможно для человеческого мышления, она универсальна

​ Догма сворачивает знание в схему, она схематична

​ Догма транспортабельна, может быть перенесена на другие пространства и времена

​ Догма невозможна вне трех элементов:

(а) Откровения, на котором строится,

(б) метода работы с Откровением и

(в) церковного согласия с результатом примененного метода и его соотнесенности с опытом христианской жизни, оформляемого решением Собора

​ Догма – суть форма институционализации мышления.

​ Догма, также, – суть единица мышления, она целостна и неделима

​ Догма не может избежать антиномичности либо парадоксальности, ибо устремлена к трансцендентному, включает максимально разное, с неизбежностью – противное, восстающее, то есть старается не столько отсечь другое мнение, сколько уточнить и покрыть. Поэтому догма часто звучит нелепо

​ Догма имеет двойную природу, в том смысле, что абсолютно и непререкаемо подчинена христологическому принципу

​ Догма по определению сотерологична.

Догмат – это одновременно и последовательно: алгоритм, рамка, верификатор и фальсификатор богословского мышления.

На данный момент требованиям, указанным выше отвечают Христологический Сотерологический, Тринитарный и, отчасти, Экклезиологический догматы. Представляется необходимым описать, собственно, мышление в виде отдельно (когнитивного) догмата. Вероятно, этот догмат должен занять место антропологического.

Эти догматы могут быть схематизированы в виде онтологической схемы, известной, как схема D2:

 

 

В этом типе схем вертикальная ось носит название оси содержания, причем наверху располагается вневременное, а внизу, текущее, сиюминутное. Горизонтальная ось описывает деятельность и течение времени из прошлого в будущее. В центре всегда находится тот, кто создал эту схему, как инструмент познания мира и способ уяснения мира и себя в нем. Для христианина соотнесение себя и мира возможно только через фигуру Христа.

Сотерологический занимает место причины, источника, культуры, прошлого (Христос уже спас нас).

Мышление сиюминутно, мгновенно, перманентно, носит текущий характер (поскольку перед лицом Его христианин всегда находится в кризисе и поэтому принужден к непрерывному мышлению и созданию в процессе такого мышления Нового и Иного).

Тринитарный догмат лежит вне времени, ибо Господь находится вне человеческого времени (Хроноса) Наконец, Экклезиологический догмат следует из Сотерологического, но через Великое Поручение завязан на изменение мира, «христианскую «инженерию», Будущее.

Согласно теории схематизации любое движение в схеме D2 возможно только через центр, то есть, через Христа.

 

Из требований к догматам вытекают следующие свойства христианского мышления 3.0.:

Оно противоречиво, тринитарно, парадоксально, кризисно. Оно работает с противоречиями всех типов – от парадокса (противоречия с одной стороной) до кризиса (противоречие с нечетким числом сторон, не обязательно целым).

Христианское мышление 3.0. не коммуникативно. Оно даже не самотождественно: Христос = Любовь, но Любовь ≠ Христос.

Христианское мышление работает с границами: Творения и Откровения, Твари и Творца, Целостности (системности, монадности) и дифференцируемости (квантуемости, дискретности) и иными. Оно, следовательно, трансгранично.

Христианское мышление имеет выход в практику – служение, экклезиологическая работа, Великое поручение.

Христианское мышление строится:

•​ Вокруг Целого

•​ Вокруг смысла

•​ Вокруг нетварного

•​ Вокруг неутилитарного

Следовательно: вокруг Любви.

 

Вместо заключения: Реформация и мышление

 

Можно рассматривать Реформацию, как истовое желание построить человеческую жизнь вокруг баланса: предельное мышление – предельная вера – предельная справедливость, причем «любой ценой, и несмотря ни на что». Поскольку столь сложная картина человеческой личностью не удерживается, в центре этого баланса должен был в Объектно-онтологическом пространстве находиться Христос, в Оргдеятельностном – Откровение.

На практике получилось плохо. Лютер еще как-то удерживал три стороны, и то неважно, насколько можно судить по результатам его диспута с Цвингли. У Кальвина остались Вера и Справедливость, Мышление было утеряно. Революционеры, как светские (большевики), так и христианские, оставили Мышление и Справедливость, пожертвовав Верой и Христом

Наконец, рафинированный европейский протестантизм оставил себе Мышление, правда, довольно куцее, и Веру, но отказался от требования Справедливости.

 

Поэтому, Реформация еще не случилась .

 

С.Переслегин, 31 декабря 2013 г.

 

 

1 Из диалога в кулуарах на Евенгельском Соборе 2013 г. в Санкт-Петербурге.