Протестантская этика не сводится к кальвинистской (реформатской), есть иная, а именно лютеранская протестантская этика!
Если кальвинистская этика, согласно социологу Максу Веберу, была источником «духа капитализма», то лютеранская этика, утверждает американский профессор-экономист из Школы государственной политики Университета Мэриленда, Роберт Нельсон, – источник «скандинавского духа социал-демократии».
Подведенная Лютером под государство всеобщего благосостояния теологическая база, как считает вслед за рядом местных скандинавских исследователей автор, в XX веке по мере секуляризации общества способствовала формированию имплицитной лютеранской этики социал-демократии . Современные жители Скандинавии в своей массе все еще «в душе» остаются лютеранами, хотя собственно лютеранское учение многим из них в подробностях неизвестно: они исповедуют «светское» или «гражданское» лютеранство.
Социал-демократическую модель стран Северной Европы отличает масштабная степень развития государства всеобщего благосостояния и всего того, что с этим связано – высокий уровень жизни, значительность объемов и отменное качество государственных социальных услуг, активная политика на рынке труда, более равномерное распределение доходов и богатства. Одновременно для этой модели характерна чрезвычайно высокая степень не только взаимного доверия, сплоченности граждан, но и социального контроля над ними.
Источник благосостояния Северной Европы – добросовестно уплачиваемые высокие и прогрессивные налоги. Размер социальных выплат и налогов таков, что доход нанимающегося на работу человека в среднем увеличится по сравнению с тем, что он получал бы, пребывая в праздности, только на 20% (соответствующий показатель для США – 63%). Работа рассматривается скорее как исполнение религиозного призвания, нежели реализация чисто экономических мотивов. При этом в Скандинавии доля работающих в экономически активном населении одна из самых высоких в мире. Это свидетельствует о крепком чувстве социальной солидарности. От способных работать ожидают трудовых усилий и внесения вклада в благосостояние общества. «В той мере, в какой упорный труд являет собой «иррациональное» жизненное призвание (по меркам экономических стандартов рационального личного интереса), в самом основании северных стран может лежать религия», – пишет Нельсон. И эта религия – лютеранство.
Причину незначительного интереса в мире к этике лютеранства автор находит в том, что развитие этой ветви протестантизма исторически ограничено территорией семи находящихся на задворках Европы, к тому же малых и малочисленных стран (Дании, Исландии, Норвегии, Финляндии, Швеции, а также Латвии и Эстонии). Не добавляла интереса и отличавшая их долгие годы экономическая отсталость. К тому же, хотя крупнейшей страной с лютеранским населением была и остается Германия, присутствие (в отличие от религиозно однородной Скандинавии) значительного числа католиков и реформатов-кальвинистов не позволяло расценивать ее с полным правом как лютеранскую страну.
Понятие протестантской этики довольно прочно ассоциируется с трудами Макса Вебера. Последний обнаруживал «избирательное сродство» капитализма не просто с протестантизмом, а с его аскетической разновидностью – кальвинизмом и учениями так называемых сект (методистов, квакеров и т.п.), то есть тех религиозных общин, которые сознательно и тщательно отбирали своих членов. За рамками аскетического протестантизма Вебер оставлял англиканство и лютеранство, в том числе потому, что членство в них определяется территориальной принадлежностью. По причине подобной «неразборчивости» и по ряду других догматически-теологических причин социолог, озабоченный экономическим отставанием Германии, рассматривал лютеранство (не говоря уже о католичестве) как консервативную и отсталую силу, если и не прямо стоявшую на пути прогресса (капиталистического развития), то и не поощрявшую его.
Взгляды Лютера, в том числе этические, отличны от кальвиновских и где-то даже им противостоят. Он начал с принятия доктрины двойного предопределения, но вскоре отказался от нее в пользу оправдания верой, но поскольку в его понимании вера даруется свыше, элементы предопределения у него все же остались. Кальвин, оставшийся верным идее двойного декрета, в различные периоды оценивал долю спасенных от 1 до 20% даже среди внешне верных христиан, тогда как Лютер «открывал» врата рая для значительно большего числа верующих.
Кроме того, если для кальвиниста личный успех (в том числе коммерческий) в реализации призвания свидетельствовал о причислении его к избранным, спасенным, то у Лютера, указывает Нельсон, человек должен руководствоваться в призвании «золотым правилом» христианства: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7:12). Это можно трактовать в том смысле, что цель жизни и залог спасения – служение ближнему, а вовсе не личный успех и получение прибыли.
Лютер не принимал идею «безличного рынка», с неодобрением относился к расчетливым предпринимателям, порицал стяжательство (впрочем, благодаря хозяйственной жилке жены стал богат). Успех в бизнесе для него вовсе не обязательно служил доказательством благословения и благочестия, скорее наоборот. По Лютеру, ориентация на личный интерес всегда неправильна. Таким образом, в отличие от кальвинистской, лютеранская этика изначально ориентировалась на достижение блага общества в целом и особенно бедной его части.
Особенностью лютеранских церквей Северной Европы была как раз активность в оказании социальной помощи населению. До второй половины XIX (а местами даже до середины XX) века на их плечах лежали образование, содержание больниц, забота о бедных и оказание некоторых других социальных услуг. По мере секуляризации исполнение этих функций перешло к государству, а точнее, к социал-демократическому государству.
Страны Северной Европы, включая Германию, были первыми, кто на закате XIX и в начале XX века стали пионерами развития системы государственного вспомоществования и социального страхования. Примечательно, что традиционно считавшая оказание социальной помощи своей прерогативой Католическая церковь в местах своего доминирования противилась вторжению в эту сферу государства. Не поддерживали практику оказания вспомоществования со стороны правительственных властей и реформатские, кальвинистские церкви, твердо стоявшие на позиции жесткого разделения церкви и государства.
Между тем с момента своего утверждения в первой половине XVI века и до самых последних времен лютеранство в Скандинавских странах было или даже кое-где еще остается государственной религией. Принадлежность к соответствующей национальной церкви была обязательна, да и сейчас большинство граждан (60–80%) сохраняют в них членство, платят церковные налоги, хотя и очень редко посещают богослужения. Тот факт, что данные церкви возглавлялись высшими должностными лицами государств (монархами и т.п.), дает основание говорить об этих странах как лютеранских, или государственных, теократиях.
Лютеранское учение о двух царствах обосновывало божественность как духовной (церковной), так и земной (светской) власти. Коль скоро светская власть – от Бога, ей подобало выказывать безусловное и всецелое послушание. Доктрина полного послушания властям (неподчинение им Лютер трактовал как проявление нехристианского духа) подготовила почву не только для абсолютистских и полуабсолютистских правлений в Северной Европе, но и для германского национал-социализма. В трактовке Нельсона подобное – лояльное, почтительное, но и ориентированное на ответную благожелательность – отношение к властям скандинавы (по мере секуляризации общества) перенесли и на современную светскую социал-демократическую власть.
В социал-демократической Северной Европе в полной мере проявила себя еще одна черта лютеранской протестантской этики – признание особого положения и роли женщины. Возвышению статуса женщины (жены, матери, хранительницы домашнего очага) в лютеранском обществе поспособствовали сакрализация всякого труда и принцип всесвященства мирян, сокративший дистанцию между клириком и женщиной. Немаловажную роль сыграл и личный пример четы Лютеров, чья супружеская жизнь была широко известна и стала образцом и примером для подражания как многих лютеран, так и протестантов в целом.
Именно скандинавы были одними из пионеров предоставления избирательного права женщинам, которые сейчас играют значительную роль в общественной, в том числе и политической жизни лютеранских стран. Они нередко избираются президентами и назначаются на другие высшие государственные должности (в 2014 году половина членов кабинета министров Финляндии были женщинами), велико их представительство в парламентах и даже в руководящих церковных органах (в 2015 году в Генеральном синоде Шведской церкви перевес мужчин над женщинами был минимален – 126 против 125.
Основанная на анализе и выводах скандинавских ученых концепция Нельсона об особой роли лютеранства в развитии стран Северной Европы, и социал-демократии в частности, интересна и во многом убедительна. Правда, для вящей доказательности ей недостает характеристики того, что двигало и движет каждым конкретным лютеранином (будь то воцерковленный или же светский) в принятии индивидуальных решений. Пусть автор этого нигде прямо не утверждает, его все же можно понять в том смысле, что скандинавам-лютеранам присущ больший альтруизм, чем другим народам. Это не так. По другим источникам известно, что они не менее, а даже где-то более индивидуалистичны, чем многие другие народы, но реализуют свой интерес в отличие от последних – не всяк порознь, разобщенно, а совместно. Таким образом, оказывается, что в Скандинавии важнейшим выразителем и проводником коллективистского измерения лютеранской этики являлись и являются церковь (в прошлом) и социал-демократическое государство (в настоящем).
Конечно, возникает естественный вопрос: как же совместить, казалось бы, несовместимое – тезис Нельсона о роли лютеранства и практически полное игнорирование религии большинством современных исследователей скандинавского опыта. Этот «заговор молчания» помимо «атеистической слепоты» может объясняться просто: лютеранские идеи настолько пропитали сознание и менталитет скандинавских народов, что сам этот факт уже просто перестал отчетливо осознаваться. Подобно тому как, по мнению немецкой журналистки Кристины Эйхель, автора книги «Дойчланд, Лютерланд: почему мы все еще несем на себе печать Реформации», многое из того, что когда-то было чисто протестантским, современниками воспринимается в качестве чисто немецкого.
Автор: Виктор Борисович Студенцов – старший научный сотрудник НИИМЭМО РАН, к.э.н.
Источник: НГ
| ||||
| ||||
| ||||
| ||||
| ||||
