Вторая глава Тут
«Горе горькое по свету шлялося…»
Сколько раз я зарекался близко подходить к вокзалу! Давно со счета сбился. Так нет же!
Как только наркоз-антифриз загуляет по организму – ноги сами туда несут. А там менты линейные – добро пожаловать! Есть документы? Нет документов! Пожалте бриться! В смысле - в приемник-распределитель. Доказывай, не доказывай, что сто раз там уже был, и что личность моя давно установлена – все без толку. Тогда расскажешь им все, что о них думаешь, заработаешь пару-тройку пинков и – на нары. Месяц там париться и работать на какого-нибудь мента за пачку сигарет.
Так было и в этот раз. Грохнула железная дверь – и я, можно сказать, дома. Помещение где-то три на четыре метра, до потолка – метра четыре. Половину площади занимает деревянный помост – спальные места, стало быть. В углу стоит молочная фляга – извиняюсь, не био-туалет, типа «параша». На железной двери глазок и дверка-кормушка. Над дверью еле светит тусклая лампочка – и днем и ночью. На противоположной стене – крохотное окошко с решеткой. Но небо углядеть все-таки можно.
Народу в камере было пять человек. Со мной – шестым – образовался комплект. Хотя бывали времена, что и по пятнадцать человек сидело – спали по очереди.
В кутузке люди знакомятся быстро.
Одним из соседей был пятидесятилетний Паша из-под Караганды. Его нынешней профессией был сбор цветных металлов на городских свалках и там, где они плохо лежали.
Сидел Паша спокойно, не дергался – в основном, спал. В разговорах его интересовала только одна тема – куда можно пристроиться на зиму, чтобы быть сытым, в тепле – и ничего не делать.
Молодого казаха Мурата привезли из столицы. Он там работал на стройке подсобником.
Паспорт отдал на хранение своему шефу, а тот ушел в запой. Да так глубоко, что найти его никто не мог. Вагончик, где жили работяги, проверили менты – и Мурат оказался здесь. Это был его первый опыт камерной жизни,
и он еще не перестал сам удивляться и нас веселить.Типа, Мурат мог спокойно обратиться к полковнику полиции со словами: «Агай, попроси у кого-нибудь гитару и принеси ее мне. А то скучно здесь у вас…»
Еще был Сан Саныч (вроде русский), не поймешь, какого возраста – то ли по годам старый, то ли жизнь его так укатала. Он был боговерующим; у него при шмоне не отобрали маленькую Библию, которую он-то читал, а то просто смотрел в нее. Откроет – и смотрит в одну точку.
Юра - четвертый член семейки – был непонятной национальности – похож и на казаха, и на кавказца, и на не поймешь кого. Чисто говорил по-русски. Но знал и казахский язык.
Еще был Каиржан – «заслуженный скотокрад республики», как мы его прозвали. По два, по три года – набрал он лет пятнадцать общего срока отсидок. Рассказывал о своих подвигах однообразно до безобразия – увел скотину, продал, загулял – и повязали. Вот уж действительно – «украл, выпил, в тюрьму. Романтика!» А предметом его особой гордости был эпизод, который Каиржан излагал так: «Да я у самого президента Казахстана корову увел!»
Где-то под столицей, как он говорил, была ферма, продукция которой шла в резиденцию президента. Вот Каиржан туда и забрался. Даже продать ту корову не успел – застукали. И опять закрыли.
……………………………….
Юра при внимательном рассмотрении казался малость странным. То мог полдня анекдоты рассказывать и первым при этом хохотать. А то часами лежал на нарах, молча глядя в потолок. И на вопросы либо не отвечал, либо сквозь зубы матерился. Бывало,Юра будил ночью богомольца нашего и полушепотом с ним беседовал.
Как-то мне не спалось. Я лежал и слушал их разговор. Правда, сначала я покашлял – типа, не сплю – но их это не смутило.
Юра спросил: «Саныч, а ты когда верующим стал?» Тот ответил: «Лет пять уже прошло».
«А зачем оно тебе вообще-то понадобилось? Ну, я понимаю – с малых лет родители там, бабки-дедки в этом духе воспитывают. Это еще туда-сюда. А ты-то? Ведь честно сказать – помирать уже пора – а ты в религию ударился.» «Юра-а. Слава Богу, что до меня хоть перед смертью дошло, что без веры в Бога я не человек, а скотина. Попить, пожрать, с самкой спариться – и это вся жизнь? Мало мне этого было! А что и как надо было сделать, чтобы все поменять – понять не мог. И посоветовать было некому. У меня и друзей-то не было – одни собутыльники. Вот и допился я. До ручки. Меня менты подобрали в сугробе – слава Богу, не успел ничего отморозить – и в багажнике привезли в реабилитацию. Тут при одной церкви есть такой центр, куда алкашей и наркоманов принимают. И мужиков и баб. Живешь там, как белый человек. Спишь на белых простынках, кормят три раза в день. Оденут, обуют.
В больницу сводят, типа медкомиссии. Если какие лекарства нужны – покупают. Даже документы помогают делать. Во как. Здесь в кутузке один опер есть – так он мне давно говорил: «Это единственное место, где действительно что-то делают для людей». Точно сказал – я сам в этом убедился».
Юра свернул самокрутку и прикурил: «Ну и что же такого они для тебя сделали, что ты даже в богомолы подался?» Саныч хмыкнул: «Первое время я за ворота смотрел. Надо, думаю, на лыжи вставать. Бывало, гладишь кота по башке и завидуешь ему – хорошо тебе, котяра. Ни молитвы тебе учить не надо, ни на занятиях по полдня сидеть. Лафа! Я бы ушел, если б коленку не разбил. Месяца полтора шкандыбал с палкой – думал, так и останусь хромой. И, в какой момент – не знаю, почему – то ли от проповедей, то ли от того, что много Библию читал, то ли Господь Сам мне дал это понять – в общем, дошло до меня, что не только мне Бог нужен! Я сам – вот такой, какой есть – Ему нужен. Стоит только в это поверить – все! Меняешься резко. Не весь, конечно, сразу, но я помню – глянул на себя со стороны - и какой-то смех психический – я это или кто?»
Юра слушал, не перебивая. Только потрескивала от затяжек его самокрутка. Вдруг спросил: «Саныч, а в твоей церкви… Тоже самоубийц не уважают?» Саныч даже приподнялся: «Здорово, хрен, стамеску не брал? Это за что же их уважать-то?» Юра покрутил рукой: «Ну, у слабака-то смелости не хватит». « А по мне – вот как раз слабаки-то и лезут в петлю да вскрываются. Крепкого мужика не сломаешь! А для верующего человека главное в том, что в нем живет Святой Дух. То-есть, тело мое – это храм Господень. Так что себе вредить – это все равно, что церковь рушить». Юра кивнул: «Значит, поэтому вам пить-курить запрещают». «А это, Юра, все без толку. По себе знаю, что запретами ничего не добьешься.
Я и у прохожих бычки стрелял, и кенты мне курево приносили. Поначалу меня бесило – что я, как пятиклашка, прячусь – то в сарай, то в гараж, то на чердак. А потом ходишь, как человек-амфибия – дышишь не поймешь каким местом. Лишь бы тебя никто не унюхал».
Юра с подковыркой спросил: «Что ж ты к Боженьке своему не обратился? Типа – хочу бросить курить! Сделай чудо!» Саныч не обратил внимания на его тон: «Молился я об этом, просил. А бросить не мог. Никак. Начал думать, что раз молитвы не доходят – значит, обдурили меня и никому я, кроме собутыльников, не нужен. Но. Слава Богу, услышал, как пастор кому-то объяснял – Господь избавляет нас от врагов, но не от друзей. В смысле, если я сам по себе, внутри – не хочу бросить – Бог не поможет. А с бухлом еще хлеще. В Библии сказано – можно все, не ничто не должно тобой обладать. Ну, в смысле, ты ни от чего не должен зависеть. Вот есть же мужики – я не одного такого знаю – которые гульнут от души, а потом и не вспоминают, как она пахнет. А у меня – хренушки. Не пью, не пью. Потом сам себе говорю – вот, чекушку для аппетита-настроения тяпну – и все! Никаких продолжений и никаких похмелок! А как тяпнул – мысль в голове – что-то после перерыва чекушка не берет совсем. Значит, ничего страшного не случится, если еще одну оприходую. И – понеслось… По кочкам. Водка начинает мной обладать сразу, я попадаю в зависимость. Значит, мне ее вообще нельзя». Саныч привстал и уперся спиной в стену: «Вот тогда я и разложил по полкам – что выбрать – по-человечески пожить хоть под занавес, или так и продолжать в дерьме валяться, пока в сугробе не крякнешь? Захотелось все-таки пожить. Ведь никакой кайф не заменит настоящего спокойствия, равновесия внутри себя, которые дает Библия, молитва – в общем, Господь. Потому, что Господь – это вечное, а кайф – любой- это временно. Аминь». Юра протяжно зевнул: «Ну, дай Бог вашему теляти волка съесть». И растянулся на нарах.
…………………………………
Утром начался очередной день. Дежурный мент-ключник бухнул кулаком в дверь:»Приготовились к оправке!» А нам чего готовиться? Глаза продрал, обувку одел – и готов.
Вывели нас во внутренний дворик. Вылили мы парашу, сами облегчились. Минуты три подышали свежим воздухом – и команда:»Заходим! Параша – первая!»
В камере мы сразу заметили, что опять отрывали доски на нарах – искали что-нибудь этакое…
На работу у нас выпускали только Мурата и Сан Саныча. Остальные почему-то считались склонными к побегу. Со мной-то все было понятно – меня не выпускали, потому что по старой памяти знали – имея много знакомых, я, даже сгребая снег вокруг линейного отдела, ухитрялся налимониться. А уж если работал вне поля зрения – возвращался враскорячку и сразу сам спускался в подвал, где был спортивный зал. Этот зал был по совместительству экзекуционной камерой.
Здесь штрафников лупили почем зря; под настроение могли и на больничку отправить.
Но… меня сильно не били, обычно все ограничивалось одной руганью – почти каждому менту в линейном отделе я что-нибудь построил или отремонтировал.
В общем, сидел я без выхода, и надежда была только на эксплуататоров, у которых я когда-то работал. Если они узнавали, что меня в очередной раз закрыли, они начинали оказывать мне «гуманитарную помощь» - чай, сигареты, конфеты. А иногда и сало приходило. (Все это делалось в расчете на то, что я к ним вернусь.)
Но главный подогрев – это было то, что приносили наши гастролеры-работнички. Саныч, хоть сам и не курил, но молчал об этом ради общества. А Мурат ухитрился пару раз найти с работодателем общих родственников. Он мне попробовал объяснить степень родства, но я через минуту уже запутался. Типа, «двадцать седьмая вода на киселе». Но это и не важно – главное, что он приносил полные пакеты с едой – мясо, лепешки, чай, конфеты и прочее.
Если бы не эти доппайки – туговато бы нам пришлось. В те времена менты табаком не снабжали. А кормили так – на весь день полбуханки хлеба на человека; утром – горячая желтая вода под кодовым названием «чай». В обед – каша (манная или шрапнель). Вечером – опять «чай».
А у нашей баландерши (это женщина, которая ходила в столовую за нашим питанием) знакомых в городе было, наверно, больше, чем у меня. И, пока она со всеми встречными обсуждала последние новости – каша замерзала.
И вот дадут тебе миску с маленькими айсбергами – что хочешь, то с ними и делай. А кушать-то хочется! Вот и глотаешь эти ледяшки – куда деваться-то! И ждешь, когда они в животе растают.
Так что возвращения наших кормильцев с работы мы ждали с нетерпением.
…………………………………
После обеда все склонные к побегу разлеглись на нарах. Скотокрад завел было свою волынку про корову президента, но Юра своим хриплым басом задавил его. Видимо, хоть Юра и зевал ночью, делая вид, что разговор с Санычем затеял от скуки, но, похоже, его по- серьезному зацепило. Иначе чего бы это он ко мне обратился по этой же теме:»Ты ночью-то слышал, что Саныч говорил? Ты-то насчет этого – что думаешь?» Я пожал плечами:»А что тут думать? По мне – Саныч прав. Для меня тоже самое главное – это спокойствие духа. Но я уже с трудом вспоминаю, когда оно у меня было в последний раз на трезвую голову. По мне – без Бога жить хреново.» Юра удивленно поднял голову:»Так ты что, тоже… верующий?»
Я ответил, как обычно в таких случаях отвечал:»То, что Бог есть – у меня никаких сомнений в этом. А вот люди, в эти игры играющие – так они мне весь аппетит портят. За редкими исключениями.» И я рассказал Юре о мурманском рыбаке Борисе Петровиче и о моем напарнике по «саманному производству» Паше.
«Та-ак…» Юра уставился в потолок. «Получается, как ни крутись – а без Бога не обойдешься. И не я один мыкаюсь, оказывается…» На скулах у него вздулись желваки и он замолчал, глядя в потолок.
А Каиржан – скотокрад почесал пятку и вдруг выдал:»Я вот тоже… про Аллаха забыл совсем. Потому и просидел всю жизнь!»
Загремели замки. В камеру впустили Саныча и Мурата. У обоих в руках были пакеты. Значит, день был удачный.
………………………………
Ночью Юра опять беседовал с Санычем. Начало разговора я проспал. Проснулся от громкого Юриного голоса:»А какого же хрена ты сюда попал, если, говоришь, ты – под Божьей защитой?» Саныч спокойно ответил:»А я , считай, сам сдался. Я же не святой. Как и все – спотыкаюсь , даже падаю.. Вот и в этот раз – чувствую, сам не удержусь. соблазнов много.
Пошел на вокзал. Так брать еще не хотели! Раньше, бывало, не спрячешься от них нигде, когда народа для плана не хватает. А сейчас – еле уговорил.
И вот – отлежался пару дней – сейчас уже за себя спокоен. С Божьей помощью с искушениями справлюсь.» Юра помотал головой:»Вот так и живем. Я не знал, как от них отвязаться, а ты – еле уговорил. Да-а… Слушай, Александр Александрович. А у тебя не бывало так, что ты проснулся и все,как сон, вспоминаешь? Типа, и Бог тебе приснился, и вера твоя в Него.» Саныч улыбнулся:»Похоже, я догадываюсь, о чем ты. Сколько раз у меня бывало в жизни, что меня кидали, подставляли, предавали. Причем такие люди, с кем я последний хлеб делил и за кого на нож грудью пер. Как доходило до выбора – своя целая шкура или неизвестность – так я один оставался.
Вот от этого я уставал больше всего в жизни. А сейчас у меня есть Отец. Отец мой небесный, который никогда меня не бросит, не подставит, не предаст! Если Господь что-то обещает – Он в отличие от людей, это делает! Как же я могу Его подвести? Не могу и не хочу!»
Минут пять в камере была тишина. Потом Юра подал голос:»Саныч, а тебе не кажется, что ты это все придумал для собственного спокойствия?» Саныч даже засмеялся:»Кто-то из великих – не помню, где я читал – сказал, что если бы Бога не было, то Его надо было выдумать. Я, Юра, был бы гениальным человеком, если бы смог такое придумать. А если серьезно – пока сам все это не попробуешь - своей головой, своими мозгами-так и будешь путаться в сомнениях. Как и я путался в свое время.Ты, Юра, сходи в церковь. Поговори с пастором. Как говорится, хуже не будет, потому что хуже уже некуда. Попробуй.»
Юра встал, обхватил себя руками и стал ходить по камере – два шага туда, два шага обратно. «Я, Саныч, считал, что и без Бога нормально живу. Точнее, я о Нем и не думал. Почти. Жена-красавица, двое детишек. Мальчишки-близнецы пятилетние.» Юра издал горлом какой-то странный звук. «Работал я машинистом, денег хватало. В общем, стала моя красавица попивать. Сначала со мной, а потом и без меня. А я внимания не обращал. Хрен с ней, думаю. Скучно же ей одной, когда я в поездке. Главное – не гуляет. О-о-ох…» Юра помотал головой. «В общем, если коротко – гладила она, да так и оставила утюг на тряпках. Сама уперлась в магазин. Потом к подружке. Тоже – губа не дура насчет бухнуть. А пацанов закрыла с улицы. Загорелось, видно, от утюга. А я от большого ума где надо, где не надо – везде утеплял пенопластом. А он, оказалось, когда горит – газ ядовитый выделяет. Толком ничего и не сгорело. Соседи дверь вышибли и погасили все. А пацанов не откачали уже. Отравились они этим газом.»
И опять – такой же непонятный звук у Юры из горла.
«Я когда приехал – жена от меня пряталась. И правильно делала. Я, когда понял, что обязательно ее грохну, попросил Серегу – соседа, что пожар гасил – отвезти меня куда-нибудь подальше в незнакомые места. Я с собой даже документы не взял – только деньги. И водка не спасает, Саныч. Пьешь, пьешь и все трезвый. А потом резко вырубаешься.»
Юра остановился, запустил пятерню в волосы и резко рванул:»Саныч!!! Как жить-то!!!»
С треском открылась кормушка и ключник рявкнул:»Чего разорался среди ночи?! В подвал захотел?» Юра пристально смотрел на него, но думал явно о чем-то своем.
А у меня куда только сон девался! Я про свою жизнь иногда думал – не мед. И поломатая она, и колесами переехатая. А. оказывается, у меня-то по сравнению с Юрой – пустяки. Ничего особо страшного, все в основном поправимо.
…………………………………..
Через несколько дней у Юры закончился месячный срок отсидки. Он взял у Саныча адрес церковного центра реабилитации и, прощаясь, почему-то именно мне сказал:»Не жди, когда жизнь долбанет тебя по голове, как меня. Иди сам, ищи, где Бог. Пускать не будут – напролом лезь! Иначе – пропадешь…»
